Глазированный сурок
Название: Камера для солнечного утра
Автор: Лейтенатор
Персонажи: Хирако, Айзен
Фандом: Блич
Жанр: POV, драма, ангст
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
Предупреждение: размещение только с разрешения автора
Дисклеймер: герои принадлежат Кубо
осторожно, есть немного мата))
Он садится на грязный пол, прислоняется спиной к решетке камеры и вытягивает длинные ноги.
- Знаешь, я никогда не считал себя особенным красавцем. Хха, ну сам посуди: где красавец и где я? Впрочем, не скажу, что меня это когда-то волновало. Ну, тощий, ну, рожа глумливая — а кому сейчас легко?
Он долго вслушивается в тишину, словно ждет ответа — но, конечно же, не получает его. Вздыхает тяжело и зябко передергивает плечами — здесь чертовски холодно.
- Мда, вот и кого я обманываю... Мерзкая у меня рожа: когда был пацаном, каждый день в зеркало гляделся — а вдруг морда возьмёт и треснет сегодня, ну как можно жить с такой широченной пастью... Ну не зашивать же себе рот. Бесился страшно: девки в Академии нос воротили, одногруппнички кобылой звали и ржали в полный голос, когда мимо проходил. Форма висит, как на швабре, сколько тренировками себя ни изводи — всё равно дрыщом останешься... А я всё был неуёмный, кулаками махал при каждом удобном случае, кидо мог таким шарахнуть, что умри всё живое. Как в Готей попал, попустило вроде: там все были с причудами, кому какое дело до моей рожи... А когда на грунте первый раз оказался, обо всём забыл, понял: чума, так бы и остался тут насовсем! Девчонки все в платьях в облипочку — какое там кимоно! Мужики какие-то тряпки яркие носят, костюмы, жилетки атласные — хха, ты прикинь, жилетки! В цветочек, вот умора! У меня глаза на лоб полезли, всё сразу попробовать захотелось. Жизнь, она знаешь, какая: яркая, интересная, вкусная, от всего бы отхватить кусок. Хотя тебе-то что: у нас с тобою у жизни разный вкус.
А я тогда бегал, как пацан, радовался всему: на поезде проехался, граммофон послушал, на красоток в платьях европейских все глаза проглядел. Как вернулся — месяц упрашивал отправить меня туда служить патрульным шинигами, чуть в ногах у начальства не валялся... Не пустили — опыта маловато, говорят. Ну, я при каждом случае на грунт и линял: опыта набраться. Шмотья прикупил, штаны в облипочку, шляпу смешную на голову, пластинок там всяких. Гулял, глазел по сторонам, рот разинув — да только куда ж сунешься, стрёмно было как-то. Один раз засмотрелся на витрину и врезался в какого-то чувака на полном ходу. А он сам извинился, прикинь, говорит: на волосы ваши засмотрелся, они у вас как солнечное утро. Как солнечное утро, не, ну ты прикинь, да? Его уже и след простыл, а я всё, как дурак последний, пялюсь на себя в стекло витринное и думаю: раз волосы красивые, значит, надо бы отрастить их подлинней — там и от рожи внимание отвлечётся, чё.
И, знаешь, с этого дня я как-то проще стал к себе относиться. Ну, не красавец, ну тощий, на червяка похож — это меня уже Хиёри приложила, зараза малолетняя. Зато я на свои патлы в зеркале смотрел, то так поворачивался, то эдак — а они и правда на солнце блестят, красивые, я и не замечал раньше. И чем больше они отрастали, тем — не поверишь — я себя самого больше любить начинал. Сначала думал — ну, волосы отросли, так что теперь есть хоть, за что. А потом понял — как же круто это, когда сам себя любишь, а не пинаешь за каждую мелочь. Так от этого жить стало непривычно легко.
Ты мне не понравился сразу. Я, знаешь, задротов и ботаников, которых любой загнобить рад, за версту чую — сам такой был, хватило, нажрался до отвала. А тебя прямо распирало от любви к себе, похрен на все твои ужимки: очочки там страшные, волосы всклокоченные, тон этот виноватый вечно. Показное это всё было, обман сплошной. Меня так и подмывало тебя вывести на чистую воду любым способом: ну не может человек так внаглую-то врать, и главное — зачем? Красавчик, умница, а строит из себя чучело какое-то. И с каждым годом, как ты у меня служил, всё больше я понимал: это всё неспроста. Столько лет жить под другой личиной — для этого нужна цель и очень важная.
Да только не успел ничего сделать — ты всегда был хитрой скотиной, всё планировал заранее, на двадцать шагов вперед. Как эта белая хрень у меня полезла из лица, я думал там и помру — мозгом тронусь. Оно же разрывает тебе всё нутро на куски, выворачивает наизнанку. Если б не Киске, я бы сдох прямо там — или свои же ребята убили бы, или просто — от ужаса. Это страшно было очень, уж поверь мне.
А когда пришел в себя, первым делом знаешь, что сделал? Ххха, ни за что не догадаешься! Пополз к зеркалу, пополз, как миленький — а там пиздец отражается. Какое нахрен солнечное утро — все волосы в кровище и блевотине, спутаны, колтунами висят. А я смотрю на себя, как дурак, и понимаю, что всё, доигрался в красавца, дебил. Хватит — пусть другие красавцами ходят теперь, а у меня цели и поважнее есть. Нашел где-то ножницы — кривые такие, знаешь, проржавленные. Стою перед зеркалом и режу. И плачу, как дурак, как девка — так было жалко. А как всё обрезал, в зеркало взглянул — знаешь, стало легче. Снова себя дрыщом из Академии почувствовал, который сам за себя был и любого на месте мог в землю закопать. И вот тогда я понял, что надо было себя — такого любить.
А волосы... знаешь, когда я смотрел на эту кучку на полу, я жалел только об одном: что не могу из них веревку свить и придушить тебя ею.
Тогда — жалко было до одури. Теперь — уже не жалею. Научился себя любить таким, какой есть. Научили, много кто помог. Отрастить снова — даже и в мыслях не было. Но я не забыл, каково это: солнечное утро на твоей башке, и похрен на всё вокруг. Я вообще очень злопамятный, знаешь ли. Волосы сгнили на какой-нибудь помойке давно, из них удавку не сделать. Но я могу сделать кое-что другое.
Он неторопливо поднимается с ледяного пола и с улыбкой открывает дверь камеры, куда никто не входил уже добрых полвека. Все это время он ждал, терпеливо подавая прошение о посещении год за годом, пока, наконец, ему не позволили сюда прийти. За ним наблюдают — он знает это — иначе бы не пустили, и за любую попытку убить пусть даже самого опасного преступника его самого ждет неминуемый суд. Хха, убить, тоже мне — будет он тратить на это свои нервы.
Он медленно обходит крепко связанную фигуру и останавливается за спиной у заключенного. Осторожно ослабляет тугие повязки на затылке, и высвобождает густые тяжелые пряди, которые тут же рассыпаются по плечам узника. Хирако прикрывает на секунду глаза и думает, что перерезать горло этому ублюдку было бы так потрясающе легко. Но Айзен заслужил кое-что другое.
Хирако поднимает веки, улыбается и достает из кармана ножницы.
Автор: Лейтенатор
Персонажи: Хирако, Айзен
Фандом: Блич
Жанр: POV, драма, ангст
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
Предупреждение: размещение только с разрешения автора
Дисклеймер: герои принадлежат Кубо
осторожно, есть немного мата))
Он садится на грязный пол, прислоняется спиной к решетке камеры и вытягивает длинные ноги.
- Знаешь, я никогда не считал себя особенным красавцем. Хха, ну сам посуди: где красавец и где я? Впрочем, не скажу, что меня это когда-то волновало. Ну, тощий, ну, рожа глумливая — а кому сейчас легко?
Он долго вслушивается в тишину, словно ждет ответа — но, конечно же, не получает его. Вздыхает тяжело и зябко передергивает плечами — здесь чертовски холодно.
- Мда, вот и кого я обманываю... Мерзкая у меня рожа: когда был пацаном, каждый день в зеркало гляделся — а вдруг морда возьмёт и треснет сегодня, ну как можно жить с такой широченной пастью... Ну не зашивать же себе рот. Бесился страшно: девки в Академии нос воротили, одногруппнички кобылой звали и ржали в полный голос, когда мимо проходил. Форма висит, как на швабре, сколько тренировками себя ни изводи — всё равно дрыщом останешься... А я всё был неуёмный, кулаками махал при каждом удобном случае, кидо мог таким шарахнуть, что умри всё живое. Как в Готей попал, попустило вроде: там все были с причудами, кому какое дело до моей рожи... А когда на грунте первый раз оказался, обо всём забыл, понял: чума, так бы и остался тут насовсем! Девчонки все в платьях в облипочку — какое там кимоно! Мужики какие-то тряпки яркие носят, костюмы, жилетки атласные — хха, ты прикинь, жилетки! В цветочек, вот умора! У меня глаза на лоб полезли, всё сразу попробовать захотелось. Жизнь, она знаешь, какая: яркая, интересная, вкусная, от всего бы отхватить кусок. Хотя тебе-то что: у нас с тобою у жизни разный вкус.
А я тогда бегал, как пацан, радовался всему: на поезде проехался, граммофон послушал, на красоток в платьях европейских все глаза проглядел. Как вернулся — месяц упрашивал отправить меня туда служить патрульным шинигами, чуть в ногах у начальства не валялся... Не пустили — опыта маловато, говорят. Ну, я при каждом случае на грунт и линял: опыта набраться. Шмотья прикупил, штаны в облипочку, шляпу смешную на голову, пластинок там всяких. Гулял, глазел по сторонам, рот разинув — да только куда ж сунешься, стрёмно было как-то. Один раз засмотрелся на витрину и врезался в какого-то чувака на полном ходу. А он сам извинился, прикинь, говорит: на волосы ваши засмотрелся, они у вас как солнечное утро. Как солнечное утро, не, ну ты прикинь, да? Его уже и след простыл, а я всё, как дурак последний, пялюсь на себя в стекло витринное и думаю: раз волосы красивые, значит, надо бы отрастить их подлинней — там и от рожи внимание отвлечётся, чё.
И, знаешь, с этого дня я как-то проще стал к себе относиться. Ну, не красавец, ну тощий, на червяка похож — это меня уже Хиёри приложила, зараза малолетняя. Зато я на свои патлы в зеркале смотрел, то так поворачивался, то эдак — а они и правда на солнце блестят, красивые, я и не замечал раньше. И чем больше они отрастали, тем — не поверишь — я себя самого больше любить начинал. Сначала думал — ну, волосы отросли, так что теперь есть хоть, за что. А потом понял — как же круто это, когда сам себя любишь, а не пинаешь за каждую мелочь. Так от этого жить стало непривычно легко.
Ты мне не понравился сразу. Я, знаешь, задротов и ботаников, которых любой загнобить рад, за версту чую — сам такой был, хватило, нажрался до отвала. А тебя прямо распирало от любви к себе, похрен на все твои ужимки: очочки там страшные, волосы всклокоченные, тон этот виноватый вечно. Показное это всё было, обман сплошной. Меня так и подмывало тебя вывести на чистую воду любым способом: ну не может человек так внаглую-то врать, и главное — зачем? Красавчик, умница, а строит из себя чучело какое-то. И с каждым годом, как ты у меня служил, всё больше я понимал: это всё неспроста. Столько лет жить под другой личиной — для этого нужна цель и очень важная.
Да только не успел ничего сделать — ты всегда был хитрой скотиной, всё планировал заранее, на двадцать шагов вперед. Как эта белая хрень у меня полезла из лица, я думал там и помру — мозгом тронусь. Оно же разрывает тебе всё нутро на куски, выворачивает наизнанку. Если б не Киске, я бы сдох прямо там — или свои же ребята убили бы, или просто — от ужаса. Это страшно было очень, уж поверь мне.
А когда пришел в себя, первым делом знаешь, что сделал? Ххха, ни за что не догадаешься! Пополз к зеркалу, пополз, как миленький — а там пиздец отражается. Какое нахрен солнечное утро — все волосы в кровище и блевотине, спутаны, колтунами висят. А я смотрю на себя, как дурак, и понимаю, что всё, доигрался в красавца, дебил. Хватит — пусть другие красавцами ходят теперь, а у меня цели и поважнее есть. Нашел где-то ножницы — кривые такие, знаешь, проржавленные. Стою перед зеркалом и режу. И плачу, как дурак, как девка — так было жалко. А как всё обрезал, в зеркало взглянул — знаешь, стало легче. Снова себя дрыщом из Академии почувствовал, который сам за себя был и любого на месте мог в землю закопать. И вот тогда я понял, что надо было себя — такого любить.
А волосы... знаешь, когда я смотрел на эту кучку на полу, я жалел только об одном: что не могу из них веревку свить и придушить тебя ею.
Тогда — жалко было до одури. Теперь — уже не жалею. Научился себя любить таким, какой есть. Научили, много кто помог. Отрастить снова — даже и в мыслях не было. Но я не забыл, каково это: солнечное утро на твоей башке, и похрен на всё вокруг. Я вообще очень злопамятный, знаешь ли. Волосы сгнили на какой-нибудь помойке давно, из них удавку не сделать. Но я могу сделать кое-что другое.
Он неторопливо поднимается с ледяного пола и с улыбкой открывает дверь камеры, куда никто не входил уже добрых полвека. Все это время он ждал, терпеливо подавая прошение о посещении год за годом, пока, наконец, ему не позволили сюда прийти. За ним наблюдают — он знает это — иначе бы не пустили, и за любую попытку убить пусть даже самого опасного преступника его самого ждет неминуемый суд. Хха, убить, тоже мне — будет он тратить на это свои нервы.
Он медленно обходит крепко связанную фигуру и останавливается за спиной у заключенного. Осторожно ослабляет тугие повязки на затылке, и высвобождает густые тяжелые пряди, которые тут же рассыпаются по плечам узника. Хирако прикрывает на секунду глаза и думает, что перерезать горло этому ублюдку было бы так потрясающе легко. Но Айзен заслужил кое-что другое.
Хирако поднимает веки, улыбается и достает из кармана ножницы.
@темы: fanfiction